Цікаві публікації та цитати про Росію
Анекдоти
— В чём разница между русскими и йогуртом?
— У йогурта есть культура!
Это просто гениально! Теперь американцу, чтобы купить 1$, нужно 100 рублей, а рубли-то все у нас. Это наша победа товарищи россияне!!!
— Если человек может говорить на двух языках, он говорит на двух языках, если он может говорить только на одном ...
— Он из России!
— Чем отличается Россия от йогурта? — Тем, что когда йогурт немного постоит, в нем развивается культура.
Анекдоты являются произведениями народного творчества. У нас нет цели оскорблять честь или достоинство кого-либо. Сведения в анекдотах являются вымышленными, совпадения - случайны.
В Батайске Ростовской области 57-летняя женщина погибла в летнем туалете.
Инцидент произошел на улице Грузинской. По сообщению издания “Батайское время”, женщина наступила на старую прогнившую доску туалета, та сломалась и батайчанка упала в яму.
Через пару часов встревоженный муж пошел искать женщину. Увидев, что произошло, он вызвал спасателей. Достать тело смогли только после того, как фекалии откачали. Батайск — город областного подчинения в Ростовской области России. Население 127 444. Образует городской округ город Батайск. https://www.yugopolis.ru/news/v-rostovskoj-oblasti-zhenshina-utonula-v-vygrebnoj-yame-tualeta-149695
«Ця злісна тітка – образ сьогоднішньої Росії». Звільнена за образу українки
Жителька Стокгольму (Швеція), в минулому росіянка Євгенія Карлсон із Санкт-Петербурга, втратила роботу у шведській компанії, бо зривала та кидала в бруд українську символіку. Це побачила українка Ольга Кайда та зняла на свій мобільний, а потім виклала у соцмережі.
«Коротше: я стала жертвою ненависті за національністю та зовнішністю. Це сталося біля російського посольства у Стокгольмі. Російська дама словесно напала на мене і пригрозила напасти на мене фізично, бо я підняла український прапор, на який вона наступила. Коли я запитала, чому вона це робить, мене назвали «нацисткою» та «повією», «як і всі українці», – розповіла у фейсбуці Ольга Кайда.
Оцінка Росії полковником фінської розвідки.
Субтитри можна відкрити з налаштувань
Мартті Дж. Карі (колишній полковник розвідки фінських сил оборони): Російська стратегічна культура – чому Росія робить все так, як вона робить? 3 грудня 2018 року.
Маша Гессен в проекте "Немцова. Интервью"
Жанна Немцова 20 марта 2019 г.
"Россия не преследует никакие государственные интересы", - говорит в интервью DW Маша Гессен.
"Будущее - это история. Как Россия завоевала свободу и как она ее потеряла" ("Die Zukunft ist Geschichte: Wie Russland die Freiheit gewann und verlor"), - под таким названием вышла на немецком языке новая книга Маши Гессен. За нее известная российская и американская журналистка получила в этом году премию Лейпцигской книжной ярмарки "За вклад в европейское взаимопонимание". До этого она получила в США National Book Award - самую престижную после Пулитцеровской премии книжную награду Америки. Но вот на российской таможне книгу изымают. О книге и о многом другом Маша Гессен рассказывает DW в программе "Немцова. Интервью". DW публикует его с некоторыми сокращениями: https://beta.dw.com/ru/%D0%BC%D0%B0%D1%88%D0%B0-%D0%B3%D0%B5%D1%81%D1%81%D0%B5%D0%BD-%D0%BF%D1%83%D1%82%D0%B8%D0%BD-%D1%8D%D1%82%D0%BE-%D0%BD%D0%B5-%D0%B2%D1%8B%D0%B1%D0%BE%D1%80-%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8-%D0%BF%D1%83%D1%82%D0%B8%D0%BD-%D1%8D%D1%82%D0%BE-%D1%84%D1%83%D0%BD%D0%BA%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8/a-47892836
Із інтерв'ю Ади Роговцевої
– Ви довший час працювали в Росії, як вважаєте, що з їхньою ментальністю не так, з огляду на російську агресію щодо України?– Їх привчили, що українці гірші, що ми вигаданий народ, вигадана мова, «молодший брат». Вони завжди дуже поблажливо до нас ставилися. Я цього ніколи не відчувала, бо не дозволяла цього. Щоб там працювати, треба було знати їхню мову. Я її знала без акценту. Вони вважають, що Крим російський і Севастополь «русский город», – це вкорінювалося не один десяток років. Їх не можна переговорити, перевчити, мабуть, треба ізолювати себе від них. Повністю тут: https://zik.ua/news/2019/02/15/ada_rogovtseva_teper_treba_polegshyty_zhyttya_vseredyni_ukrainy_shchob_lyudy_1510647
НЕУДОБНАЯ ПРАВДА О РОССИИ (ТОП-20 ВИДЕО О "РУССКОМ МИРЕ")
https://www.youtube.com/watch?v=78KWVDtjOx8В. В. РУЛИНСКИЙ. «ПРОБЛЕМА ВИНЫ» В КОНТЕКСТЕ ПРЕОДОЛЕНИЯ ТОТАЛИТАРИЗМА: О ПОЛЬЗЕ НЕМЕЦКОГО ОПЫТА
Разрушение тоталитарного режима и становление демократического строя – один из наиболее важных, а для исследователя и самых интересных периодов в истории. Двадцатый век знал примеры таких трансформаций, и каждый раз они сопровождались изменением общественного сознания. Подобный опыт имел место в истории Германии и России. Мы, конечно, не пытаемся сравнивать нацистский и коммунистический режимы. Но хотели бы еще раз напомнить о том, как народы извлекают уроки из своего прошлого, чтобы не повторять совершенные ошибки и преступления.
Долгие годы в России не могли дать адекватную историческую оценку массовому уничтожению ни в чем не повинных людей, репрессиям против социальных классов и целых народов, всем преступлениям большевистского режима. Только в условиях ослабления идеологического диктата и относительной либерализации политической системы во второй половине 1980-х годов появилась возможность правдиво осветить прошлое, дать ему моральную оценку. В 1991 г. в стране начался публичный разговор о преступлениях советского режима; перед историками, политиками и общественными деятелями встал вопрос об ответственности за них.
В схожей ситуации оказалась Германия в первые послевоенные годы. В 1933–1945 гг. немецкий обыватель не обладал полной информацией о геноциде евреев, уничтожении душевнобольных, цыган, убийствах и преследования инакомыслящих, зверствах по отношению к мирному населению на оккупированных Третьим рейхом территориях (10, с. 145). Многие, конечно, знали о преступлениях и при желании могли сделать соответствующие выводы. Однако «работа над ошибками» началась только после 1945 г., когда рухнула нацистская система и ушел страх перед репрессиями.
Политика победителей: денацификация
Надо признать, уровень вовлеченности простого населения в политику, поддержки действий власти был при Гитлере крайне высоким. На ноябрьских выборах в рейхстаг 1933 г. за единый список фюрера высказались 92,2% избирателей. На состоявшемся в тот же день, 12 ноября, референдуме 95,1% одобрили политику правительства. Конечно, на выборах были нарушения, они сопровождались психологическим давлением на избирателей, но курс нацистов поддержало абсолютное большинство немцев. Воля Гитлера заменила правосудие, юридические нормы и государственную целесообразность – в фюрере немцы видели воплощенные законность и порядок. Со 2 августа 1934 г. немецкие солдаты, принимая присягу, клялись в верности не государству и не немецкому народу, а лично «вождю немецкого рейха и народа, Адольфу Гитлеру, верховному главнокомандующему вермахта» (16, с. 18) К 1945 г. число только официальных членов НСДАП достигло около 8,5 млн человек, еще около 4 млн состояли в различных околопартийных организациях . И это была лишь верхушка айсберга.
Начатая союзниками политика денацификации должна была решить сложнейшие задачи – не только развенчать расистские идеологемы и нацистские мифы о превосходстве немцев, не только представить во всей наглядности преступления Третьего рейха, но и убедить побежденный народ, в большинстве своем лишившийся идеалов, в необходимости строить здоровое государство на принципиально иной, отличной от нацизма, ценностной основе. Для этого была создана программа перевоспитания («ReEducation») жителей Германии, которая предполагала принудительные экскурсии в места массовых убийств, демонстрацию в кинотеатрах зарубежных фильмов о концлагерях и проч. Из образовательных учреждений увольнялись члены НСДАП и другие сочувствовавшие нацистам преподаватели, изымались книги, пропагандировавшие нацистскую идеологию.
Большое значение придавалось средствам массовой информации. Еще в октябре 1944 г. в штаб-квартире войск союзников была разработана программа будущей информационной политики на оккупированной территории, которая включала в себя три основных положения: 1) закрытие всех ранее существовавших газет; 2) выпуск и распространение собственных изданий и, наконец, 3) открытие немецких газет под контролем оккупационных властей (31, c. 39). 24 ноября 1944 г. верховный главнокомандующий экспедиционными силами Д. Эйзенхауэр приступил к реализации первого пункта программы, подписав закон № 191 (20). В соответствии с ним запрещалось издание не только газет, журналов, книг и брошюр, но плакатов и даже нот. По сути, любая деятельность публичного характера, не подконтрольная оккупационным властям, объявлялась незаконной.
Благодаря тотальному запрету всех немецких СМИ все сведения о событиях в стране и за рубежом население стало получать из военных листков, газет и радиопередач союзников. Однако вскоре информационная ситуация изменилась. 12 октября 1946 г. Контрольный совет союзников издал директиву № 40, которая узаконила существование немецких СМИ. В соответствии с первым пунктом распоряжения демократическим партиям и немецкой прессе разрешалось «свободно обсуждать политические проблемы» и давать «комментарии по поводу политики оккупационных властей в Германии» (28, c. 393–394). Правда, тем же документом вводились ограничения, по существу нивелировавшие это положение. Так, СМИ запрещались «распространение националистических, пангерманских, милитаристских, фашистских или антидемократических идей», а также критика, «направленная против решений конференций союзнических властей в отношении Германии или против решений Контрольного совета». Кроме того, немецкие СМИ не должны были побуждать население к «сопротивлению против демократических мер, которые принимают руководители зон оккупации».
Нация, пережившая за относительно короткий срок второе поражение в войне, сначала ответила на политику перевоспитания враждебно. Немцы не желали перевоспитываться. Согласно опросу, проведенному в 1945–1946 гг. американским военным командованием, более трети жителей Германии заявили, что национал-социализм был хорошей идеей, которая была лишь плохо реализована (22).
Поражение в войне, насаждение «правильной» (т.е. демократической) идеологии, судебные процессы оказались недостаточным основанием для радикальной смены общественных настроений. Чтобы преодолеть прошлое , от немцев требовалась глубокая внутренняя работа над собой. По существу, это должно было стать общенациональным делом. И в Германии эта работа принесла свои плоды. Оккупировавшие страну союзники своей кампанией по денацификации и другими мерами придали импульс «проработке прошлого», но главное сделали сами немцы. Следует согласиться с мнением одного из ведущих современных историков ФРГ
Э. Вольфрума: «Настоящее “чудо” Федеративной республики <…> заключается вовсе не в экономическом чуде. Чудо в том, что бывшие фольксгеноссе нацистской диктатуры стали гражданами демократического государства» (37, с. 14).
Ключевую роль в процессе «проработки» трагического и преступного прошлого, изживания из себя Германией национал-социализма сыграли историки, мыслители, общественные деятели. Именно они первыми заговорили о «проблеме вины» . В первые же послевоенные годы в Германии началась оживленная дискуссия о том, допустимо ли приписывать всему народу вину за преступления нацизма. Понятие «коллективная вина» не было зафиксировано ни в одном послевоенном документе стран – участниц антигитлеровской коалиции, однако поначалу немцы обвиняли союзников в навязывании им этого разговора. Так побежденная нация по существу сопротивлялась денацификации, этой политике победителей, пытаясь освободиться от необходимости анализировать собственные действия во времена нацизма.
Вопрос о том, кто должен нести ответственность за нацизм, разделил немцев. Одну позицию выразил автор известной книги о нацистских концлагерях и издатель журнала «Франкфуртские листки» Ойген Когон. Он отстаивал право каждого человека на политическую ошибку, не подлежащую суду. Известная публикация Когона, вышедшая в июле 1947 г., так и называлась: «Право на политическую ошибку»: «Совершивший политическую ошибку невиновен. Виновен совершивший преступление или принявший в нем участие <…> Но политическая ошибка, во всех оттенках, <...> не относится к компетенции ни суда, ни судебных палат. Ошибка – это человеческое <…> Так сильно принадлежит это свойство нашему существу, что мы не замечаем совершаемых нами ошибок» (29, c. 33). Истинными виновниками преступлений Когон считал руководителей НСДАП, страны, заключившие Мюнхенское соглашение 1938 г., но никак не обычных жителей Германии. Кроме того, Когон утверждал: денацификация, имевшая целью преодоление нацистского прошлого, обличение лжи и выявление сущности режима, не удалась во всех четырех зонах оккупации. Позицию О. Когона разделяли тогда многие немцы.
Но были в послевоенной Германии люди, имевшие принципиально иную точку зрения на причины и последствия национал-социализма. Они полагали, что немцам необходимо провести работу над ошибками: трезво оценить свои поступки в период правления Гитлера и решить, в какой степени каждый несет ответственность за произошедшее. Именно это и только это, по их мнению, могло стать основой для дальнейшего развития.
В октябре 1945 г. Совет Евангелической церкви Германии распространил так называемое Штутгартское заявление, сразу же вызвавшее резкую критику. В нем, в частности, говорилось: несмотря на долгие годы противодействия гитлеровскому режиму, члены Евангелической церкви упрекают себя в том, что не были более мужественны в отстаивании правды, недостаточно молились, не проявили должного горения в вере и любви к людям. В документе признавалась ответственность каждого члена Евангелической церкви за то, что «через нас были причинены бесконечные страдания многим народам и странам» (20). Церковь выражала солидарность с народом Германии в вине за совершенные преступления
(«Solidarität der Schuld»).
Еще раньше, в августе 1945 г., с подобным по духу Пастырским посланием обратились к своей пастве немецкие католические епископы. Многие немцы, включая верующих, оставались равнодушными, когда унижалось человеческое достоинство и попиралась свобода, говорилось в документе. Особая ответственность возлагалась на тех, кто стал соучастником преступлений, не пожелав их предотвратить (5, c.423).
Примерно в то же время ряд крупных немецких мыслителей – Карл Ясперс, Карл Густав Юнг, Ханна Арендт, писатель Герман Гессе, теологи Карл Барт и Мартин Нимёллер и др., призвав к объективному анализу прошлого, признали ответственность немцев за преступления нацистского режима
В 1946 г. писатель, нобелевский лауреат Герман Гессе, находясь в Швейцарии, выступил с открытым письмом, осуждающим склонность немцев к самооправданию. Отвечая на вопрос о том, что, по его мнению, должен был делать благонамеренный, порядочный немец во времена Гитлера, когда противостояние режиму было равносильно сумасшествию и могло стоить каждому благополучия, свободы и самой жизни, Гессе писал: «Я смог ответить только так. – Опустошение Польши и России, осада, а затем безумные попытки удержаться под Сталинградом и до самого конца, вероятно, все это также было совсем небезопасно, и все же немецкие солдаты делали это самоотверженно <…> Почему же вы вместо того, чтобы поддерживать и охранять единственный благоприятный результат Первой мировой войны – немецкую республику, почти единодушно ее разрушили, единодушно проголосовали за Гинденбурга и позднее за Гитлера, во времена которого потом, разумеется, стало опасно для жизни быть порядочным человеком?» (28, c. 443)
Некоторые люди, писал Гессе, оправдываются тем, что вступали в партию скрепя сердце и только для того, чтобы быть «противовесом» тем страшным и жестоким порядкам, которые там господствовали. Однако никто из них, по свидетельству Г. Гессе, не сказал, что раскаивается, что сегодня видит все иначе, что был ослеплен. Люди, прервавшие общение с Г. Гессе во времена нацизма, как ни в чем не бывало вновь писали ему теплые письма, вспоминали о своих светлых к нему чувствах, радовались тому, что он мог наслаждаться спокойной жизнью в Швейцарии, уверяли в своей неприязни к нацистам. А ведь многие из них годами состояли членами НСДАП. «Сегодня они подробно рассказывают, что все эти годы постоянно были одной ногой в концлагере, и я должен им ответить, что мог бы совсем серьезно отнестись только к тем противникам Гитлера, которые обеими ногами побывали в лагере, а не одной ногой в лагере, а другой – в партии…» – восклицал Гессе (28, c. 443).
Значительный вклад в осмысление нацистского прошлого внесли статьи, книги и выступления Ханны Арендт. В статье 1946 г. «Организованная вина» Арендт подчеркивала, что для обслуживания машины «административного массового убийства» «требовались и использовались не тысячи и не десятки тысяч отборных убийц, а весь народ» (2, с. 46). Каждый житель Германии в той или иной степени либо сам убивал людей, либо соучаствовал в убийстве. Причем все эти люди, зачастую руководствовавшиеся желанием обеспечить пропитание своей семье, убивали других не потому, что испытывали к ним ненависть, а только потому, что получали такой приказ. «Они чувствовали ответственность лишь перед своей семьей – поскольку перестали бояться Бога, а от мук совести их избавлял функциональный характер их действий» (3, c. 52). Единственной гарантией от повторения нацизма Арендт считала принятие идеи «единой человеческой общности». Из нее «политически вытекает очень важное следствие, что нам так или иначе придется взять на себя ответственность за все преступления, совершенные людьми, а народам – ответственность за все злодеяния, совершенные народами» (3, c. 55).
Вопрос об ответственности каждого человека за преступления времен нацизма постоянно поднимал в своих публичных выступлениях и статьях один из авторов Штутгартского заявления – богослов, пастор, узник концлагерей Мартин Нимёллер. Он призывал всех христиан Германии не оправдываться, не искать виновных, а самим прийти к Богу с покаянием. «Эта вина ложится на немецкий народ и немецкое имя, а также на христианство» (5, c. 422). При этом Нимёллер говорил и о собственной вине. Когда нацисты начали преследовать коммунистов и социал-демократов, он оправдывал свое бездействие тем, что это его не касалось. Он молчал, когда репрессиям подверглись члены профсоюзов, потом – евреи. А когда нацисты пришли за ним, уже не было никого, кто мог бы протестовать .
Во времена нацизма подлинно христианская позиция, по мысли М. Нимёллера, заключалась в открытом противостоянии режиму каждого христианина. Долг же священников состоял в призыве к такому противодействию. Нимёллер не исключал, что это стоило бы жизни многим тысячам людей, но миллионы были бы спасены.
После войны все жители Германии должны взять на себя ответственность как за уже совершенные преступления, так и за свое будущее, утверждал один из основателей Исповедующей церкви, противостоявшей гитлеровскому режиму, непримиримый борец с нацизмом теолог Карл Барт. «Принципиально необходимо, чтобы они [немцы] решились прежде всего сами нести полную ответственность как в вопросе вины за прошлое, так и в вопросе ближайших задач на будущее» (15). Только признание персональной ответственности за свои поступки каждым гражданином способно излечить немецкий народ, писал К. Барт в статье 1945 г. «Как могут выздороветь немцы?»
Обращаясь к своему прошлому, немцы не должны «анализировать и подвергать критике прошлое других стран», считать себя сердцем, совестью или головой Европы, как это было раньше. Напротив, им следует «обратить к самим себе вопрос, как они могут наилучшим образом возродить немецкую жизнь <…> и одновременно внести …особый вклад в преодоление разрушений и вреда (к сожалению и бесспорно – причиненного ими самими) всему остальному миру» (15). Каждому следует задать себе вопрос, какие ошибки за 12 лет гитлеровского режима он совершил. Этот долг и объединяет всех немцев. «…Не только некоторые, не только те или другие жители Германии, но в различной степени и смысле все совершили ошибки и оступились» (15), – утверждал Барт. Выход («излечение») для всей нации и для каждого в отдельности он видел в «мировоззрении христианского реализма» (15), который только и давал надежду на прощение ошибок и подлинное исправление жизни .
Схожую позицию занимал Карл Густав Юнг. В одном из интервью 1945 г. он назвал «коллективную вину» фактом, не вызывающим у него как у психолога каких-либо сомнений. «Коллективную вину» Юнг считал болезнью, против которой есть лишь одно средство – признание. Психолог с сожалением признавал, что нацизм оставил следы в душах даже его пациентов – антинацистов: «За всей их благопристойностью до сих пор живет резко выраженная нацистская психология со всем ее насилием и жестокостью» (11). Поэтому позиция К.Г. Юнга однозначна: большинство жителей Германии так или иначе несут ответственность за происходившее. «Все они, сознательно или бессознательно, активно или пассивно, причастны к ужасам; они ничего не знали о том, что происходило, и в то же время знали» (11). Юнг отмечал, что многие в Германии стремятся уйти от ответственности и возложить вину за нацизм на кого угодно, только не на себя: «Сегодня немцы подобны пьяному человеку, который пробуждается наутро с похмелья. Они не знают, что …делали, и не хотят знать. Есть лишь одно чувство безграничного несчастья. Они предпримут судорожные усилия оправдаться перед лицом обвинений и ненависти со стороны окружающего мира, но это будет неверный путь. Искупление, как я уже указывал, заключено только в полном признании своей вины» (11).
Для Юнга признание вины имело как психологическое, так и религиозное значение: «В искреннем раскаянии обретают божественное милосердие. Это не только религиозная, но и психологическая истина. Американский курс лечения, заключающийся в том, чтобы провести гражданское население через концентрационные лагеря, чтобы показать все ужасы, совершенные там, является поэтому совершенно правильным» (11). Впрочем, этих мер, по мнению философа, недостаточно для изменения сознания немцев. «Невозможно достичь цели только моральным поучением, раскаяние должно родиться внутри самих немцев» (11), – подчеркивал он.
Коментарі
Дописати коментар